ГЕННАДИЙ САМОХВАЛОВ . ПОДПЛАВКИ, ч.1-2.

... Непревзойдённого поэта,
Каким был Вовка Гуселетов,
И даже... даже Титыча
(О нём позднее выточу),
А Толю Вдовина - аж дважды!..
Он в увольнении однажды,
Принявши дозу на разлив,
За флот обиду возместив,
Старшин трёх КАУБОвских рот
Побил у ихних же ворот.
(Четвёртый быстро убежал,
Упал и ногу поломал).
Как миноносец топит баржи,
Он выбирал сержантов старших,
(А было в КАУБО пехоты
Всего как раз... четыре роты).
Решил я в Риге отъедаться,
Нужна ведь сила - повлюбляться!
Но это, право, не легко:
Чуть опоздаешь, значит, братцы,
Исполнишь песню «Сулико».
Я помню, юные шакалы,
Ваш молодецкий аппетит,
Непревзойдённые авралы,
Каких не видел общепит!
Шесть собачковцев на бачок,
Когда выходит на орбиту -
Держись и камбуз, и толчок!

Служить ещё немало суток,
Далёк ещё мой юбилей.
Курсанту надо побыстрей
Набить резиновый желудок,
Чтоб, расшнуровывая «гады»
И раздеваясь на ходу,
Скорей упасть на берегу
Послеобеденной отрады
И распластать мятежный дух
На койке стираною робой
На час для мира слеп и глух.

... Вот так бы спать, да спать до гроба.
Но час прошёл, вставай, сердяга!
Поёт в железную дуду
И к построенью, как в атаку,
Зовёт дневальный какаду.
Стоим в строю, приказ поскольку.
На третьем этаже видок:
В окне санчасти давит стойку
Спиной во двор Муньков - сачок.
Перед парадом ухитрился, -
Вот азиат! - в санчасть внедрился!
Вообще, красиво. Ряд за рядом
Идёт училище на плац,
Уж площадь Пионер-палас
Дрожит в предчувствии парада.
Выносят знамя, и оркестр
В поту работает музыку,
Испуганным командным рыком,
Взлетают галки до небес.
Ногами стукает салага,
Подошвы жалобно трещат,
Зато от сотенного шага
Асфальт и крыши дребезжат!
Кипят начальственные нервы,
Сердца волнует барабан.
О, недоучка Павел Первый,
Ты был порядочною стервой:
Завёл в России балаган!..
Припоминаю, как в антракте
(Эй, Олянюк, от смеха лягте! )
Семанин, порезвясь немножко,
Надел на штык и поднял кошку.
В суровой готике окошки
Глядят в портальной высоте
На холодеющую кошку
На боевом его штыке.
Как та мяучила навзрыд
С того возвышенного места!
Мы веселились: «Ах, бандит!»
Но с Горским Олянюк бежит:
Пять суток строгого ареста!
Уж ты прости его, артиста,
Хоть жизнь мелькнула быстротечно,
«Арс лонга, вита бревис», киса -
Жизнь коротка - искусство вечно.

... И вновь летят команды ввысь:
«Кончай курить!» и «Становись!»
- Равненья нет! Не вижу взмаха!
Марш повторить! Ещё три раза!

... Такая жизнь - вперёд до бляхи,
Назад, понятно, до отказа.
В ногу, баран, ба-ра-ра-ран!
Жизни не рад, не-ра-ра-рад!
Эре стара мира мурой,
Хора «ура» - сера игра.
Кабо, Гура, Кабо, Гура.
Ору: «Хера!» - в меру пера.
Ур-р-р-р-рра-а-а-аа!

Когда, возможно, до Главкома
Или министра дослужусь,
Служебным рвением влекомый,
Сперва уставами займусь.
Из них двумыслие, заумство,
Неточность, косность устраню,
Консерватизм и вольнодумство
Похерю и искореню!
Пример: при выходе из строя -
Толкнуть - хочу ли, не хочу, -
Плечо переднего рукою...
Позвольте, а рукой, какою?
Ну ладно, правою рукою.
А по которому плечу?
Опять же, рассуждая строго, -
Команда «вольно» - не мигнув,
Ослабить... (а какую?) ногу.
В Уставе сказано «одну».
Пока сообразишь, какую
Ослабить, можно проморгать
Команду, но уже другую.
В строю нельзя соображать!
Но я к Уставу привыкаю.
И даже - более того -
На третьем курсе замечаю,
Что я бываю «не того».
Сидишь в театре. Не на сцену,
А вправо тянет заглянуть,
Четвёртую увижу грудь
И успокоюсь непременно.
А коль она кругла не в норму
И непривычно так вперёд, -
По сердцу болью резанёт:
Ведь неположенная форма!
Хотя, сказать по правде, редко
Ходил в театры на разведку,
Ведь «на хрена попу гармонь,
Ну а курсанту - филармонь»? -
Сказал когда-то кто-то метко.
Когда бы жил себе в Тамбове,
Тюмени, Жмеринке, Чите, -
Возможно, воспылать любовью
К подмосткам сцены захотел.
Но здесь не Жмеринка, а Рига!
Здесь жизнь не тлеет, а кипит!
Как непрочитанная книга,
К себе зовёт, к себе манит!
От безысходности вульгаря,
Стоят курсанты у окна,
Жуя махорочный чинарик,
И смотрят, смотрят до темна.
Учебный корпус, корпус спальный,
Сюда-туда, туда-сюда...
А в окнах Риги - это да-а-а!
Она на карте генеральной
Кружком отмечена всегда.
Но в этот круг, кружочек, дырку
Приходишь только лишь впритирку.
И в мыслях каждого зудится
Весенним вечером одно -
В Европу как бы ухитриться
В субботу прорубить окно!
Поют Шульженко с Ниной Дордой...
«Построиться!» (побить бы морду).
Скребёшь холодной бритвой - как бы
Не опоздать! Уж встали в строй
Невозмутимый Вася Карпов
И с ним Алхимик («Молодой»).
За ними весь наш взвод второй.
Там, не разжав суровых губ,
На правом фланге Волков (Ю.П.),
Байков, Рахимов, Зорин, Мон,
Пешков, Абросимов, Катон,
Демидов, Шканов, Алексеев,
Пылёв, Якуников, Андреев,
Горевский, Торопов, Кольцов,
Проскурнин, Вдовин, Одинцов,
И Харченко, и Максимейко,
И Бородулин. Вся семейка?
Вот Иванов стоит печальный -
Наряд вне очередь, дневальный.
А Бондарев лежит на койке:
На ринге получил он двойку.
Мунькова я не рифмонул:
Он от парада сачконул.
И Мершенко не позабыл:
В санчасти зубы он лечил.
А Витя Клепиков вчера
Уже уволен до утра.
Я хоть себя не срифмовал,
Но тоже в строй не опоздал.

... У пирамиды Погуляев
«Глаголь» с винтовки удаляет,
Турчинский строит третий взвод
И на Науменку орёт.
Чем кончится, ты знаешь, брат:
Неувольнение, наряд...
Прошли ворота, клёш мотая,
Картинка, зарисовка, вид:
Лихой наш Чкалов и Чапаев,
Всеядный Юра Чекулаев
По телефону говорит.
Вокруг - его друзья-шурупы:
«Пойдём же, Юра», - пристают,
То дверь откроют, всё зовут.
А тот всё в трубку: «Люба! Люба! »
Кто-то стучит по стёклам бляхой,
Тот как взорёт: «Иди ты на ...! » -
И в трубку: «Любочка, люби... »
А трубка только «пи-пи-пи!».
Он в увольненьи как-то раз
Спросил меня, который час.
«Не знаю, - говорю, - спроси,
Вон у старушки есть часы».
- А как спросить?.. А я, скотина,
В башке свой розыгрыш варю...
«Элементарно, - говорю, -
Мол, дод ман папис, тётя Мина».
Хотел он даже сделать запись,
И, повторяя «Дод ман папис»,
Спросил. Его старуха злая
Огрела палкой, вереща,
И драпал Юра Чекулаев,
Боками тяжело дыша...
Я знал нахалов из нахалов,
Таких, как Генка Самохвалов,
Но он мабуть (или кубыть?),
Интуитивно, может быть,
Нашёл бы девушку спросить.
Иркутскому ж лингвисту ухи
И жопу надо бы надрать:
Семидесяти лет старухе
Он предложил с ним переспать!

... Пока был Юра молодым,
Как все друзья-молодчики,
Не прибегал уже к моим
Услугам переводчика.
А зря. Мабуть (или кубыть?)
Его я смог бы поучить,
Ибо учил язык я в Риге
У бывшей девушки Ядвиги.
... Гуляет Юра Ригою
С какою-то задрыгою,
А я давно с Ядвигою
И двигаю, и двигаю.
Меня Ядвига обучает.
А что? Ядвига дело знает.
И Юре я скажу в укор,
Что с той старухой - перебор.

У нас был мир, а не мирок,
Диапазон наш был широк.
Вот Витя Клепиков по кругу
Лет тридцати водил подругу.
У Тестова иная мерка,
Слегка вахлак он и субтилен,
Но непомерно инфантилен,
Дружил с невинной пионеркой.
Другие так: нырнёт в нору,
На улице не кажет носу
И появляется к утру,
Как Валька Ильичёв, в засосах!
Так не хотел в зятья идти
Шиманский, половой бандит,
В окошко сделал ход конём,
Пожертвовав своим ремнём!

* * *





























ГЛАВА 2. «БОРЬБА ЗА ЖИВУЧЕСТЬ»
-------------------------------------------------------
Ведь для себя
неважно,
и то,
что бронзовый,
и то, что
сердце
холодной
железкою,
Ночью хочется
звон свой
Спрятать
в мягкое,
в женское.
В.Маяковский.
На побережье Даугавы,
В прохладе строгой красоты
Стоит стройна и величава,
Одета в камень и цветы.
Золотоглавые химеры
Седых, нахмуренных церквей
Устало смотрят вниз на скверы,
Как дети кормят голубей.
В тяжёлых чопорных уборах
Средневековой старины
Угрюмо высятся соборы,
И в царство вечной тишины
Над лютеранскими крестами
Позеленевших куполов
Проходят годы облаками
Под мерный звон колоколов.
На узких улицах окраин
Не слышно скрипа колеса,
Лишь иногда далёким лаем
Истосковавшегося пса
Выводит из оцепененья.
И вдруг от страха вздрогнешь ты,
Скорей! Из этого сплетенья,
От этой мрачной красоты!
Бежать! От белых привидений,
От страшной готики домов,
Где подозрительные тени
Как будто ждут из-за углов.
По воскресеньям до полудня,
А перед праздником и в будни,
Притихших улочек покой
Взорвётся песней удалой.
И с изумлением немым
Старухи дряхлые глазеют,
Как от собора до музея
Курсанты рубят строевым!
Другая Рига - город странный:
Он по афишам иностранный.
Но на особенный манер.
Ей дирижирует советский,
Весёлый, бравый, молодецкий
Товарищ милиционер!
Немало стоило народу
Воздвигнуть каменную кладь,
Поднять трёхзвездие Свободы
И в руки женщине отдать!
И вот она на пьедестале,
Как материнство и любовь,
Стоит, склонясь. В её печали
Сынами пролитая кровь.
На прахе Улманиса-гада,
Грядущий день - её отрада.
Внизу реклама фирмы «Лайма»,
Где стартовали, Николай, мы.
А там, к театру ближе - стой!
Глядится впечатляюще:
Скульптура женщины нагой,
С дельфинами играющей,
Есть где-то фото у меня -
Демидов Коля с ней в аккорде,
Её за задницу обняв:
Железная, не даст по морде!
Вокруг цветы, над ними птицы,
Свободен лёгкий их полёт,
В зелёном парке веселится
Детишек резвый хоровод,
Летят бесшумные машины,
Асфальт сверкает чистотой,
И магазины, магазины
Везде и всюду. Боже мой!
Когда бы не жалел получку,
Когда бы пиво не любил,
С долгами потянув тягучку,
Чего бы я не накупил!
С деньгами можно пить коктейли,
Искать на взморье гибкий стан,
Сходить, пока не погорели,
Допустим, в «Ригас ресторанс».
Там ночью в зале полутёмной
Под заунывный скрипки стон
Пижоны с женщинами томно
Танцуют западный бостон,
Там откровение ничтожно,
Любовь и нравственность мертвы,
Там прожигают жизнь роскошно
Под звон туманной головы.
В «Луне» однажды - в окнах бал...
Такую знойную видал!
И до сих пор во сне моём
Прозрачно вижу я её
Опорно-двигательную
Систему дрыгательную...
Какая там политработа?
Найдёт ли кто её следы,
Когда попробовать охота
Сии запретные плоды?
Как часто Рига заставляла
Воспоминать далёких пап!
Соблазнов много, денег мало,
И я, ребята, не Остап.
Таков он, город - обладатель
Далёкой славы и молвы
Где хоть и не родились вы,
Но вы блистали, мой читатель!
Вся молодёжь идёт повально
На танцы в клубы - МВД,
«Лачплесис», «Гильду»,
«ВЭФ», «На Вальню»,
«Кишку», «Железку» и т.д.
Но удовольствие не даром,
А десять рубликов - ого!
На выбор вкуса твоего
Кишат девицами бульвары.
Когда придёт вечерний час,
По кабакам завоет джаз,
На случку (или нереститься?)
Идут косяк за косяком -
И симпатичная девица,
С которой, кажется, гульнём,
И оптимальная лахудра,
С которой сходятся на-раз,
Духи, помада, лаки, пудра
На ней, что твой противогаз!
В гробу бы я ходил на танцы
В Латвийский университет...
Однажды, помню, денег нет,
Есть пригласительный билет, -
Надраив корочки до глянца,
Клеша, отгладив - шириной
(По моде) в метрах - ноль четыре:
Ведь как-никак - в учёном мире, -
Глаза и уши растопыря,
Зашёл я в зал. О, Боже мой!
Я думал, тут-то буги-вуги,
Дай Боже, выдадут - увы!
В кругу, испытывая муки,
Тишей воды, нижей травы,
Три пары, видимо, подруги
Уныло тянут па-дэ-катр...
Одна была как будто кадр,
И та - у Музы в новичках!
Вот это да! Вот это пляс!
Я думал, спирт, а это квас.
Мне надо жрать, а здесь десерт:
Гавот, бостон, и па-дэ-грасс,
Мазурка, па-дэ-патинер...
Меня при звуках па-дэ-грасса
Досрочно тянет в небеса,
И по щетинистым мордасам
Катится мутная слеза...
Шершу ля фам, ля фам шершу
И ни одной не нахожу!
О, длинноюбые, прямые
Фигуры, доски-горбыли!
В грустях смотрю со стороны я -
Как вас науки довели!
В тоске мусолит радиола
Вальс увяданья в цвете лет,
А в зале скука без промола,
И ничего почти что нет.
Мазурка сдохла, всё прилично
Расположилось по углам,
Студенты чинно и тактично
Вели своих учёных дам.
О-о-о! Импотентам и кастратам
И неврастеникам простор!
А настроенье, как запор:
Продуться хочется, - куда там!
Эх, в микрофон покрыть бы матом
Весь этот тихий райский сбор!
Весь этот дохлый, бестелесный
Для старых дев затворный мир,
Как интеграл неинтересный
И трезвый, хуже, чем кефир!
Мир непорочных и идейных...
Ну, Вася Лаушкин, затейник!
Набить сусала бы комсоргу
За пригласительный билет!
В буфете пива даже нет!
Спокойной ночи! Пифагору
Унд Лобачевскому привет!
Унд Эйлеру и Гамалее,
Чаплыгину и Галилею!
Что, эти двое ни при чём?
Ну ладно, хрен с ним. Мы пойдём.
Уж лучше окна мы зашторим,
С Ядвигой азбуку повторим.
А скуки много и в клозете,
Уж лучше я за хула-хуп,
Хотя натёр себе килу б,
И пусть уж тянут в стенгазете,
Где самоед на самоеде
(Есть и такая группа в классе,
Редактор - Бородулин Вася),
Но я на танцы лучше в клуб!
Чувихи, хохот, джаз, повесы,
Стиляги, лабухи, кирбол!
Не подошли ещё к прогрессу
Ни твист, ни шейк, ни рок-н-ролл,
Бугешник бацали без пауз
С невероятнейшими па.
Аплодисменты на «аплауз»,
И полупьяная толпа.
Лобает музыка «для толстых»,
Веселье, крики, теснота,
На ярких девочек не чёрствых
Лимита нету - простота!
Читать далее …