| |||
|
Н. ДЕМИДОВ.КОМАНДИР ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ. СТИХИ. В праздник Военно-Морского Флота Ждал командир подарка, Любимую ждал, накурившись до рвоты, Под ржавой больничной аркой. Сердце натуженно сильно стучало, Нервишки шалили, ни к черту. Он верл придет и тихо причалит К его правому борту. Но – нет, не пришла, знать другая причина В тот час ее одолевала. И звезды поасли в той части неба, Их ночь в шаль-печаль одевала. Поднялся устало в больничный свой терем Корсар подводных глубин, Фяжку с ликером сладким итпрпким, Сжав сердце в кулак, пригубил. Залпом запил он свою обиду На ту, был в кого влюблен. При встрече с ней печального вида, Нет, не покажет он. И, как Маяковский, не станет стреляться, И ей не придумает мщенья. Ник! Се ля ви! Чему удивляться? Свое жизнь имеет течение. В печали взгляд – любимой не стало. Тоска одиночества вновь. На сердце шрам, когда умирала Подпольная графа любовь. Николаев, 1993. ПАМЯТИ ДРУГА (НА 40 ДНЕЙ В. ХАРЧЕНКО)-19.11.93. Судьба повязала нас вместе в ТОВВМУ. В купели крестил нас залив Миноносок, Нам дружбы урок дал суровый РиВВМУ, И всех нас в глубины повел кортик-посох. Ты в первых шеренгах ушел с дизелей, Умело взнуздав грозный гибельный атом. И жизнь свою сжег, ты ее не жалел, Испил, как кружку со спиртом – залпом. Ты мало, но славно, достойно прожил, За спины не прятался, был чаще первым, Ты добрую память в сердцах заслужил, Был другом надежным, товарищем верным. Дней сорок уж дух твой над нами парит, Сегодня на крыльях взлетит он в синь неба. У близких замедлится сердца ритм, Блеснет на щеке дорожка сырая. Прости, что не все мы сидим за столом, Чтоб вспомнить былое каждому лично. Мы в братстве РиВВМУ тебя помянем В застолье курсантском на перекличке. ******* « ДОБАВКА» к командирской песне о Валентине Соколове, Первом посетителе Северного Полюса на АПЛ. Он покорил льды Полюса и атом, Его Америка боялась много раз. Он был отцом своим матросам, нам всем братом, Он стал Героем и первым среди нас. Призы и кубки штурмовали его яхты, Крутил умело «оверштаг» без лишних слов, Он и сейчас несет достойно свои вахты В делах военных полосатых моряков. ПРИПЕВ: Помнит Севастополь, Западная Лица, Вольная Одесса, Питерский Бродвей Рыжие бородки, бледненькие лица Всплывших из морских глубин отчаянных парней. ******** НА 70-ЛЕТИЕ ВС СССР. Стражу нашей республики славный грядет юбилей: Праздник воинской Славы и смотр ратной мощи. Этот день собирет всех военных людей На брусчатке, где Ленин, Кремль, Красная Площадь. Блеском орденском щедро и гордо брызнув, Будут видеть отцы, как ведут их сыны-командиры Боевые полки – щит и мечь их любимой Отчизны, С бритых щек упадут слезы радости на мундиры. И к подножью, где грани звезды согревает Вечный, Руки старых и юных возложат букеты гвоздики. Путь отцов был Победой Великой отмечен, Путь сынов будет также геройским и многоликим. Семь десятков на страже стоят, храня мир на планете несменно, Штык граненный и атом сверхгрозной ракеты, Хранит наша крепкая память военных нетленно, Опаленные вихрем лет многих святые приметы. Доргая мать – Родина, впредь на века будь спокойна, Твое небо, моря, горизонт необъятный земной Берегут и нажежно хранят сыны твои, славные воины, Днем и ночью, в метели и в летний сияющий зной. СТИХИ ДРУГУ ПО СЛУЖБЕ. Снова собирается наш атомоход Погулять в кромешной тьме океанских вод. Пусть идет в кильватер наш гордый кашалот, Мы его возьмем с собой в дружеский поход. За кормой потянется пенный длинный след, И к тебе придет с глубин мой морской привет. Я прошу тебя хранить нежность и любовь. Ведь кого на суше ждут, те приходят вновь. С Нептуном у нас союз: мы его друзья, Долго жить на берегу нам никак нельзя. Я поделать не могу ничего с собой, Потому что океан и его и мой. Подарю, когда вернусь, я тебе коралл, Поцелукм обожгу губ твоих опал. Так что не грусти, дужок, встречу мне готовь, Согревает сердце мне в море лишь любовь. 1994. ТОСКА ПО РОССИИ. По Российским снегам я скучал, По их белопенным разливам. Наконец в их объятья примчал, Как в объятия нежно любимой. Я иду по скрипучему снегу, Воздух хвойный я жадно вдыхаю. Как давно я в краю этом не был, Изменил я родимому краю. Здесь родился я, вырос и жил, Здесь рошло иое детство шальное. Ах, как я тосковал и тужил, Изнывая от южного зноя! Здраствуй, милый мой город Шатура! Здравствуй, добрый мой техникум ШЭТ. Позабыть я вас мог только сдуру. Вы омтавили в сердце мне след. Постигал здесь азы я науки, Здесь впервые влюбленным я был. В жизни той я не ведал сон-скуки. Я в мечтаньях своих полюбил Голубые морские просторы, Плеск волны, свист ветров в парусах, Величавые снежные горы, Радость тихую в добрых делах. Вы простите меня, что бываю Редко. Денег и сил нет уже. Я вас помню, не забываю, Ибо я россиянин в душе. Очень трудно жить стало на пенсию, Все захапали власть имущие. Это в юности мы куролесили, А вот в старости стали нищими... ********* 70-ЛЕТИЕ. Семьдесят лет в прошлый год разменял, Не сожалея и не грустя глазом. Флоту России был предан, но взял И якорь отдал в иностранной базе. Черное море качало меня Ласково, нежно в своей колыбели. Балтика звала, в туманы маня, И волны латвийские песни мне пели. Север порошей глаза мне слепил, Свинец серых волн пугал глубиною. Тихого воду примерно испил, Юных парней крестя под водою. Не раз в океане искал субмарин Чужих ракетных, грозных, опасных. Конечно, я был в глубине не один, Кто мир закрывал без доспехов, без каски. Нас джоны боялись. С нами – на ВЫ. Знали, чем мы можем ответить. В глубинах им были мы не равны – Нам не было равных на целом свете. Иерухам, 19.03.01. Н. ДЕМИДОВ. СТИХИ. 22 –е ИЮНЯ. Этот день черной датой лег в память страны. Воскресенье, июнь, двадцать второе. Лето смял коричниевый вихь сатаны, Навалился Фашист, от шнапса воя. Разрывали траками Мир, Договор. Шли его бронетанковые колонны, Обрекая всех на смерть и позор, Кто встал на пути их наспех и сонный. Танкодромы дымили сотнями танков, На складах был соляр их и боеприпасы, Не готовы взлететь были Илы и Яки, Их на бреющем жгли просто Геринга асы. Их нельзя обвинить. Им ведь так приказали: «Соблюдать спокойствие». Вождь сам все решал. Только флотские были «сами с усами», Кузнецов их задолго в «ученье» поднял. Флот заранее вышел в воды нейтральные. Он готов был вести бой, вести сраженье. Не поверил он в жесты их театральные, Избежал Флот «внезапного нападения». Ни один корабль в черный день тот не пал, Огонь первым открыл по фашистким он асам Без приказа вождя. А вождь в ночь крепко спал – Гениальный ум пролетарского класса. Ему ж Зорге и день и час подсказал, Когда Гитлер готовится к наступленью. Перебезчик за день русским все рассказал, Чтоб иваны готовились к отраженью. «Провокация», - Сталин сказал, неповерил Ни разведке своей, ни военным своим. Он опасность своими аршинами мерил И следил, чтобы повод не дали мы им. Самолетам и танкам без боеприпасов Стоять мирно. Огня в ответ не открывать Без его разрешенья. Нам фриц совсем не опасен: На два фронта не станет Адольф воевать. И чтоб не сомневался он, что мы тоже Боевую готовность ввели в войсках, Разрешил увольненье и отпуска. Может Спать начальство спокойно и видеть мир в снах. Самолетов-разведчиков немцев не трогать, Соглашенья торговые все выполнять. Эшелон с хлебом по расписанию строго Полчетвертого шел, на рельсах звеня. А в ту ночь связь нарушили всю диверсанты, Сняв дозоры границ, караулы мостов. И ровно в четыре пошли оккупанты, Сметая все с пограничных постов. Да, попала страна в тот раз вся впросак По ошибке вождя и его полководцев. Наши армии гибли. Пехота, как рак, Отступала, бросая жен, дома, малых хлопцев. И дошел фашист до Москвы, стен Кремля. Гибнув, держало его ополченье, Где винтовка одна на троих, и зря Ложились полками под танки в сраженье. Если всех положить их снова ряд в ряд, Кто погиб в тех страшных, упорных боях, От Москвы до Берлина дорога-мат Ляжет на их белых, бренных костях. Вот поэтому в день этот памятный черный, Кто остался живым в той войне, седины Склоняю свои, замерев невольно В печальном и скорбном порыве едином. 21.06.2002. *********** Я грешен. Не всегда у Бога брал совет, Когда матросов посылал на смерть и подвиг. Кто в море мне судья? Я в прошлости тех лет Не обращалсяк Богу. Было это модно. И стану я гореть иль обитать в раю, В смоле кипящей или в райских кущах, Я мнение свое твердить не устаю Всем. Потому и труден этот хлеб насущий. Я коммунистом был. Был, им я и остался. Всегда шел впереди. Свой партбилет храню До срока лучшего. И где б ни обретался, Я – Русский. Я – Моряк и Родину люблю! У ней проблемы, как всегда, но срок настанет, Она смахнет с плеч груз парийной сатаны, Объединит опять славян. Меня поманит К себе из непонятной никому страны. Ерухам, 2002. ДАУГАВА Осенний сумрак листья шевелит И новыми газетами белеет, И цинковыми урнами сереет, И облаком над улочкой парит. И на мосту троллейбус тарахтит, Вдали река прерывисто белеет И маленькими залпами палит. НОВОГОДНИЙ ПРАЗДНИК. Помню, как-то в Риге в праздник новогодний Пригласил девица в гости погулять. Я подумал:»Третье января сегодня», Но моряк евице не смог отказать. Быстро сел в трамвайчик и...за Даугаву. Дом нашел я быстро. Гости – за столом. Латыши мужчины водку пьют во славу Ульманиса, Латвии и за себя потом. Среди них был русский, парень из Рязани. Он солдатик юный, ушки топорком. Я смекнул тут сразу – сговорились с нами «Разбираться» будут после кулаком. Себе наливают лишь по полстакашки, Ну а нам, гостям, по полной, под завяз. Я мигнул солдату – не дадим промашки, Этой латышне покажем русский класс. Взял я слово: «Латвию мы дюже уважаем, За нее стакан неполный – то конфуз. Кто такой ваш Ульманис? Это мы не знаем, Но всеж уважаем, и для нас он туз. Посему по полной наливай, хозяйка Всем, кого сегодня в гости собрала, И давай, проворней закусь подавай-ка, Чтоб и мы, и Латвия в мире прожила». Ну, итог известный был для заграничья. Латыши лежали дружно под столом, Я же как двуглавый, лишь икнув прилично, Твердым шагом русского выходил орлом. Глянув вверх на звезды, выбрал направленье, Выплюнов спиртное, чтоб идти быстрей, Прибавляя шагу, продолжал движенье, Чтоб в родные стены прибыть поскорей. Всал в кильватер дева, что шли на свиданье В центр. Сел на трамвайчик и чуть-чуть приспнул. Прибыл я, проснувшись у крылечка зданья, Сполз с трамвая бодро, маму помянув. Впереди меня лишь ждало испытанье – Строевым у Знамени бодро прошагать. Я вполне исправно выполнил заданье, Помянув и здесь тихонько чью-то мать. Подвела меня лишь вредная привычка: Начинаю в сильной пьяни я плевать. Офицер дежурный, принимавший лично, От картины страшной перестал дышать. Старшина Демидов, строевым шагая, глядя В шелк знаменный, смачно плюнул в пол. Каперанг сурово, ус куснув, сердито глядя Морским оком, выпрямился в кол. И его сомненье взяло в то мгновенье: В сторону святыни и такой плевок. Шевельнув усами, принял он решенье – Не мешать движенья моего, а в срок, Ночью он проверит, как ко сну отходит Старшина Демидов. Трезв он или пьян. Потому как в этом разобраться стоит. Может это есть оптический обман. Ночью подошел он к койке, где Демидов Храпом богатырским кубрик оглашал. Форма аккуратно сложена, и с виду Трезв он. В увольненьи он не оплошал. Значит в час вечерний это показалось. Это ж в службе флотской не могет и быть. Пусть он спит спокойно, да и мне осталось Год до пенсиона без проблем прожить. Н. ДЕМИДОВ. СТИХИ. БАЛТИЙСКОМУ БРАТАНУ. (Письмо Виктору Погуляеву) Будь здоров на пять ветров, балтийский мой братан. И пусть не гасне твой огонь нравоучений. Письмо мое пройдет границы многих стран, Чтоб лечь на стол к тебе, мой «от хореев гений». Ты в Латвии осел, где ветерок Балтийский От холмов Негева мой принесет привет, И с ним передаю тебе поклон мой низкий, Мое грандпожелание живи сто двадцать лет. Твое письмо, как бриз лег женщиной на грудь, И вспомнил я РиВВМУ, ухоженную Ригу. Ты погасил на час израильскую грусть. Я Ригу снова увидал, а не латышки фигу. Ты сердцем вникни в стих, как я свои «Хореи» Прилично причесал и сбарабанил такт, Как у Державина, где нимфы и бореи. Ну похвали меня, исправился я, факт! Вот Маяковский «драл» все больше горло рифмы, Смысл, как в копыто гвоздь, вгонял в мозги за миг, Изобретал слова все новые , не нимфы, И крупная картечь из горла шла и крик. Да, соглашусь я сам, что стих мой неуклюжий, Корявые слова, как груда старых тел. Но мысль рвет цепь строки. Нет времени утюжить. Ты сердцем зри в строку, что я сказать хотел. Корректора нет рядом, темной ночью я Тщусь выражать отсеков лодочных печаль, А ты, как тот «доцент» всевидящий воочию, Не устаешь читать мне скучную мораль. Ну что ты прицепился, блядь, оставь мои стихи Так, как написаны, «салага» , «критикан»! «Строка длинна не в меру, рифмы не легки». Мне не до тонкостей, душа в слезах от ран. Редеет роты строй, и третий уж десяток Пошел на небеса. Они глядят на нас. И каждый, как цветок с курсантских наших грядок. О каждом у меня струит слеза из глаз. Ведь это я водил вас целый год нестройно С учебного в жилой, а вечером – до сна. У адмирала сердце билось беспокойно, Когда бурлила кровь нам Рижская весна. Наш адмирал был в Риге старморначем, А, значит, наш РиВВМУ – училищ старше всех. Мы бляхами сказали – не бывать иначе. И нам приятна память дней прекрасных тех. Нас провцировало КАУБО на драки, Чтоб отдавали честь им всем старшинам их. Цвели носы у них при встречах, аки маки, От кулаков крутых, «воистину морских». Я помню, раз с Якуниковым шел я, К нам прицепились сразу шесть бойцов. Я врезал одному. Удар в лицо пришелся, И превратилось в крошево красивое лицо. Удрали пять бойцов, увидев лик шестого, Всем передав своим, чтоб «уважали» нас. Хирург на этот лик часов потратил много, Чтоб склеить из кусков ему людской анфас. Все наши «подвиги» должны скрижаль историй Войти, но кто поведае седым векам Дела минувших лет: кто погребен у моря, Кто в прочих городах. И вот издалека Лишь редкостно совсем съезжаются в застолье, Чтоб погрустить за чаркой, стоя помянуть Тех, кто ушел в века, и тех, кто в «чистом поле», По-пенсионному торопит свой с тростью путь. Давай, попробуй ты, по мере сил своих, Воспоминанья собери, оставив внукам На память. Часть возьми из опусов моих В стихах и прозе. Будет молодым в науку. Чтоб им не совершать «глупейшие» поступки И чтоб не нарушать морских уставов твердь, Вот собери все наши роизгрыши, шутки – Им будет интересно все , уж ты поверь. Доволен я, что вечно ты свою «ученость» Хореем в харю тычешь каждый раз, мой друг. Ты мне прощай мою демидовскую вольность, Не надевай узду на мой свободный дух. Поверь, я мучаюсь, когда читаю снова Свой вирш, где рифмы «звон» не хочет бить в набат. Мне лень лезть в словари за нужным верным словом. Я не кончал литфак, кто в этом виноват? А ты попробуй, вирши сохрани, как есть, Не напрягая нерв, используя досуг, Свои хореи оседлай и в тему влезь, И напиши. Затем, рижан собравши в круг, Прочти. И «саки» пусть решат, как два стиха Споют по-разному на струнах их сердец, Коль лучше у тебя, тогда я без греха Скажу: «Я проиграл. Но это не конец!» Да, я ленив, как «сак». В теории я жлоб, Пишу, когда Пегас копытит по Парнасам. Не для того пишу стихи свои я, чтоб Ударить по литературным тощим кассам. Тебе я разрешу: шлифуй. Но напечатай Мне том второй. Прочти его в наш юбилей. И пусть узнают из башки моей лохматой, Хотел поведать что о жизни о своей. Свой пыл чуть поуйми, друг «сивый командир», Позволь рабу морей писать, как сердце хочет. Не Маяковский я – он тер в листе до дыр, Слова перебирая. У меня нет мочи. Прощай меня за резкость, я уже кончаю Тебе послание. Не дай Бог карандаш Упрется вновь хореем в харю – я ведь знаю – Твоими правками башки моей ягдташ. Вновь будет переполнен. Ну а я, конечно, По-дружески терплю. Все это признаю. Но стих, как мои неокосмы, бесконечно Чесать – не причесать. «Мозгой» я устаю. Ты только поспешай. Мной собран чемодан, Чтоб «сделать ноги» из Эрец, к себе обратно. Мне их «менталитет» уже не по годам. Зовет холм кладбища родителей и брата. Прибуду бить поклоны, каяться в грехах, Что в место, где рожден, не прибывал давненько, Что средств не заимел, чтоб быть издалека: В узде держала круто Украина-ненька. А здесь Израиль год «олимом» узаконил, Чтоб получить «добро» убыть из мест святых. Я своим сердцем христианским их не понял – Законов шибко ортодоксовских крутых. И брошу якорь под Москвою я, наверно. На Украине тоже я – «Русак» , «Москаль», Я ж, отмантулив сорок лет Союзу верно, Лишь по «случаю» на Украине застрял. Мне штампы в паспорт шлеп! И я – «Громадянын». А здесь же я – «Русит». Все мучают сомненья – Когда ж я стану снова русский славянин, На своей Родине. И в доску свой с рожденья! Два раза в жизни я гражданство поменял, Но раз лишь присягал. И штампы эти в ксивы Меня не изменили. Жарким сердцем знал, Что я – Демидов (не Мыкола), сын России! Там перед Громовым я на клени стану. Он не паркетный генерал – должен понять Меня. Он тоже ж «помогал» Афганистану, Затем и Украину ездил «укреплять». Вот так и меня всесильный отдел кадров Послал украинских студентов обучать. У всех военных одинаковые кармы – Нам не давали в одном месте поскучать. Ну все. Прости. Бойца не красит многословье. Уже рассвет. У ног мой верный пекинес Юлит, вертит хвостом с подчеркнутой любовью, Чтоб шел с ним погулять, и с табуретки слез. И не держи, мой бен Адам, на сердце камень: Я радовать тебя строкой не перестал, Пока на старом «ундервуде» слов сих пламень Одним «пальцем» вытыкивать ты не устал. Будь здрав на пять ветров Балтийских, мой братан. Не трать энергии на муть нравоучений. Пусть этот стих-письмо уймет боль твоих «ран», И желчь не лей на плод невинных увлечений. Ерухам, 2002. Н. ДЕМИДОВ. СТИХИ. КАК Я ОТПРАЗДНОВАЛ ДЕНЬ ПОБЕДЫ. День Победы для нас необычен и свят, Этот день отмечаем слезой мы и чаркой. Не один миллион: отец, сын, дочь и брат Многих стран легли в землю, и всех их жалко. Жить да жить бы им всем на этой земле, Всем служить, трудиться, детишек рожая. Поинать нужно всех их тебе и мне, В День Победы за всех их бокал поднимая. Не везде помнят подвиг и тяжкий их труд И не всех их вписали в скрижали историй. Уже внуки цветы к их звездам несут Посвящая стихи им, песни и творы. В год начала войны мне одиннадцать лет Лишь исполнилось, место в ней тоже я занял: Под Москвой, в партизанском отряде, рассвет Я встречал не один раз в лесной глухомани. Я с девчонкой одной в разведку ходил, Оком детским их тайны распозновая. И собакой немецкой искусан я был, Но вернулся в отряд я, прилично хромая. Был отправлен я к маме Лечиться, учиться, Потому как в отряде хромым быть не гоже. Отряд должен быть весь в движеньи, чтоб биться С оккупантами, чтобы был фашист уничтожен. Много лет с той поры пролетело птицей. На флотах я лет сорок успел отслужить. И вот, в первый раз, Здесь, в заграничье, За Победу чарку придется испить. И хочу я сам тост возгласить за тех павших, Кто свободу нам кровно добыл в тех боях, И за брата лично, и за папашу, Кровь, здоровье отдавших на бранных полях. И хочу я, чтоб мир в обетованной этой Был стране,, чтоб араб полюбил еврея. Войны кровью залили всю планету, А вот мира зеиляне так и не имели. Ваш Авраам породил Ишмаэля, Ицхака, И от них пошли все арабы, евреи. Так чего же вы, оба, кровью харкаете, Что делить вам, одну землю имея? Вы живете на ней лет за три тысячи, Здесь обоих растил ваш отец и любил. На Синае Всевышним завет нам высечен: "Почитай отца-мать своих", "не убий". В Иерусалиме пусть ваши квартиры Будут. Ведь вместе всегда веселей. Давайте клятву, чтоб жить вам всем в мире, А земля вас всех прокормит и ваших детей. Ерухам-Иерусалим, 2002. ДУМЫ В ДЕНЬ ПОБЕДЫ. В День Победы мы пьем со слезой пополам, Наши чарки в память тех, в землю павших. Им бы жить-поживать, ходить по полям И дышать хлебом пахнущим воздухом нашим. Встарь водилось у древних всех и у славян - Бой окончен тогда, когда каждый воин, Павший в честном бою, земле будет предан, Будет с воинской почестью похоронен. А сейчас на полях прошедшей войны Сколько брошено их, непогребенных! Да, пришлось отступать нам, и в том нет вины, А врагам не до них было, всех убиенных. Полста семь лет прошло, а они все лежат, Кто в окопе, кто в поле, обняв оружие! Души их с неба в наши глаза глядят. Что вот этого взгляда может быть хуже? Где же совесть наша? Для та битва До сих пор не окончена залпом Победы. Значит, чарка победная рано испита. Не простят никому это наши деды. Потому что не к каждой могиле цветы Мы приносим с поклоном нашим низким, Потому что не всех положил я и ты Под Святую Плиту и Звезду Обелиска. Значит, бой не окончен тогда, в сорок пятом, Значит, есть перед павшими наша вина. Они все в нашу землю должны быть взяты Под Залп Почести. Вот тогда и война Будет кончена Славной Победой, Вот тогда они в Вышних Райских краях Улыбнутя нам и скажут:"Следом Хороните всех павших в ваших боях!" ...Вот поэтому многим фронтовикам, Уж давно попрощавщимся с той войною, Тяжело поднимать Победный Стакан, Зная, что прах павших дождь еще моет... Ерухам, 2002. ЮНЫЙ ПАРТИЗАН КОЛЬКА. Было лишь одинадцать лет, Ну, а Виктору, брату, тринадцать, Когда нам всем пришлось горечь бед Испить и с бедой повстречаться. Фронт впритык к Москве подошел, Танки их почти у стен встали. Наш отец на трудовой фронт пошел: С язвой в бойню тогда не взяли. Мать отца навещала часто: Подкормить его, там, поддержать. Голод в дом наш стучался властно, И решил брат на фронт сбежать. Про войну фильм крутили, там - сын полка Воевал отважно, в разведку ходил. Сухарей насушил мой брат пока, К эшелонам военным тропу проторил. Опустели дома в нашей Шатуре, Уезжали все семьями на Восток. Мало кто в оккупацию, в шкуре Завоеванных остаться бы смог. Уезжало много, почти каждый третий. А нас четверо гавриков, просто бедлам, И одна мать перед всеми за все в ответе! Ей досталось куда больше, чем нам. Брат в РэУ, а на мне, на малом Огород, живность, все, что имели: Молоко, яйца, сало мать все меняла, Чтоб отцу купить масло и хлеб белый. Самолет фашистский раз, чуть свет, Над нами летел, неся смерть и бомбы. Но, приняв от девчачих зениток "привет", Он свой груз смертоносный,чтобы Не тащить обратно, над нами растряс, По поселку нашему, и совсем малость Промахнулся по нашим домам в тот раз, Вызвав страх наш и тихую радость. Он ГРЭС-5 планировал разбомбить, Чтоб без света оставить Москву-столицу, Чтоб орды немецкие Гитлер мог влить Аж на Красную Площадь. Я лица Помню наших старух, их иссохшие руки, Все тянулись к Богу, его прося Отвратить от детей и внуов муку, Оккупации страха не вынося. Голод, холод, тяжелой войны лишенья. Я тоже решил на фронт убежать. Это было мальчишеское решенье - В той войне свое участье принять. Брат уже убежал. Он до фронта добрался И стал сыном полка, повоевал Года три. Был ранен, живым остался, А возврата его срок внезапно настал. На фронт Сталин дал строжайший приказ: Рабочих кадровых и юных очень Из войск возвратить - мальчишек в класс, В цеха вернуть стариков рабочих. Брат прибыл. Сержант. На груди две медали, Но взяли менты, и он ... в тюрьме: "Побег с производства в войну". Мы дали Срочно запрос в его полк. В кутерьме Тех дней очень долго ходили бумажки, Что подтвердили: Он - сын полка. Три месяца с лишком без всякой поблажки В Бутырке грел он свои бока. И прибыл домой - экспонат Эрмитажа: Спереди Ленин. Во всю спину - Сталин-фельдмаршал и прочая лажа Украсила кожу полка сыну. Как в баню ходили - кончали все мыться, Его окружали плотным кольцом, Чтоб все посмотреть, обсудить, удивиться, Как кот на попе бежит за мышом. А через год, что-то пронюхав, опять уехал. На этот раз на Дальний Восток, Бить самураев. И там, кроме смеха, Ходить в рукопашную даже смог. Привез трофей с войны меч двуручный И китель яркогорчичного хаки. Когда напивался, пел песни их звучно, На китель навесив японские знаки. А я не добрался немного до фронта, Попался ментам железным в объятья. Сбежал. Блуждал и однажды с понта Попал "погорельцем" к "лесным братьям". Они привели в отряд, обогрели (Это отряд подмосконого "Бати") И, покормив, в кожух старый одели, Сказав: "После боя отправим к мати", "Пока нам поможешь. Вот с девчонкой Пойдешь в гости к немцам у них посмотреть, Что и как у них там с подготовкой На нас к наступленью. В суме не иметь Чтоб компроматов. Лишь хлеба кусочек. В суму будешь тайно бросать, не спеша, Камешек - пушка, танк - листочек. Не дай Бог бумажки и карандаша! Вы - погорельцы. Поняли, детки? Христа ради будете хлеба просить, В уме своем детском делать заметки. Вернетесь - на карте изобразить. Так и ходил я напару с девахой, На рожицах - страх и сажа с потом. "Вы - молодчаги!" Батя не ахал. "Дать им по целой банке с компотом". Однажды в разведке затеяли "драку", Чтобы побыть подольше в том месте, На нас "случайно" спустили собаку. Она с моими портками вместе С ноги унесла не один клок кожи В своей злющей слюнявой пасти. Батя хмыкнул: "Теперь ты можешь На кожух пришить ленту красной масти, Как получивший в бою раненье, Не очень серьезное, но от врага. Награда ж тебе - банка варенья, Ну и на память - в шрамах нога". Мать потом дома все охала. ахала, Глядя, в движении, на хромоту. Собака та в Германии сдохла, А я запомнил историю ту. Может, ошибку тогда совершил - Не взял я у Бати справки бумажной, Что был я в отряде, в разведку ходил, Что был я пацан весьма отважный. Теперь бы к медалям своим за службу На грудь прицепил "Участник войны". Тогда, в сорок первом, мне было не нужно Справочки этой, и нет в том вины. ...Немцев прогнали от стен Кремля. Отряд стариков вновь пахал свои пашни. И все воевали тогда не для Наград для Победы общей, нашей. Батины люди в земле все лежат. У девочки - крест стоит на погосте. Дни памяти лет тех огнями горят. Я им поклониться поеду в гости... Ерухам, 06.05.02. Н. ДЕМИДОВ. СТИХИ. ПОСЛАНИЕ К РИЖАНИНУ.(2-й вариант) Твое письмо, как бриз, лскает мою грудь, И сразу вспомнил я РиВВМУ, ухоженную Ригу. Ты загасил на целый час израильскую грусть. Я в мыслях юность увидал, а не латышки фигу. И походя ты тыкнул мне в нос хорей, Которые не причесал, не сбарабанил в такт. Державина держу в руках, где сплошь "одне Бореи", Елей и мед в строках, а знаменит был - факт. Пиитов Русь рождала много разных. Одних - отстреливала, избранных - во дворец. Одни лизали зад, другие им проказу В лицо швыряли - этим был конец. Их скорбный список был весьма велик. Страдало сердце их больней, чем у обычных. Сердечный мир поэтов многолик, У каждого свое лицо и почерк личный. Лишь в нашем классе было три пиита: Якуников, Демидов, Самохвалов. Никто не стал из этой тройки знаменитым, Их слава скромная до сей поры молчала. Один нам приказал в сем мире долго жить, Другой "пропал" безвестно в Петербурге, Один остался я. Кропеть, слагать и рыть Не смог и я в моей литературе. У нас и Вязников грешил крылатой фразой, И ты свои стихи тогда читать не смел. Поэзия - как модная зараза Была у нас в РиВВМУ, я ею заболел. Настанет время, и уйдем мы в вечность, И кто ж оставит след в истории РиВВМУ, В скрижаль ее, где образно отмечено, Что там свершилось, как и почему? Был первый курс у нас и был Владивосток, Затем три года Рижских испытаний. Взахлеб всего наш мозг запомнить смог В курсантской разноцветно-пестрой ткани. Так было много знаковых историй, Другим бы этого хватило на года. И как потом мы бороздили море, В лицо смотрели смерти иногда. Уж сколько раз съезжаются в застолье Горсть из двух рот, чтоб чаркой помянуть Тех, кто ушел, и тех, кто "в чистом поле" На пенсионных костылях свой торит путь. Вот и давай по мере сил не слабых Оставим в память внукам хоть частицу Воспоминаний не особо славных, Но памятных нам в датах, цифрах , лицах. Оставим внучкам нашим, нашим внукам Все наши роизгрыши, шутки, ухищренья, Ведь это будет в жизни им наука - Курсантские смешные посвященья. Чтоб им не совершать глупейшие поступки, Не нарушать у жизни правил твердь, Узнав забавы "саков", юмор, шутки. Им интересно будет то, поверь. Мысль кончена...Я знаю, карандаш Твой снова загуляет между строчек, А мне поправок полный ягдаташ Опять придет и будет мучить ночью. Ты только поспеши! Уж собран чемодан, Чтоб "сделать ноги" из Эрец уже обратно. Мне оказался их менталитет не по годам, Зовет холм кладбища родителей и брата. Приду поклоны бить и каяться в грехах, Что место, где рожден, не посещал давненько. Не мог к ним чаще прибывать издалека, Меня держала Украина-нэнька. Теперь Израиль много палок ставит В "Добро" отбыть из мест его святых. Закон к олимам бал здесь странный правит, Закон пейсатых раввинов крутых. Здесь нас пущают только раз в году, А на второй раз лишь отпустят через год. И если раньше кто помрет в твоем роду, То стон ваш рав-законник не поймет. Поеду жить в Россию я, наверно, На Украине я не их кровей - москаль. Двадцать семь лет служил я нэньке верно, И вот теперь в Израиле застрял. Я там по паспорту ее громодянын, А здесь - "русит". Вот мучают сомненья, Смогу ли стать я, русский славянин, Своим на своей Родине, с рожденья. Мне долго там доказывать придется, Что россиянин я по крови, языку. Мой органон в лицо им улыбнется, Ежель по-русскому зачет сдать смогу. И получу уже не молоткастый, С орлом двуглавым паспортину, я один, И стану вновь российской ярой масти, "Хохол", Израильтянин, Славянин. КОЛЬКА - СПАСАТЕЛЬ НА ЧЕРНОМ МОРЕ. В День Победы прикатили мы в Очаков, В "Запоржце" я, свояк на "Жигулях", Поплескаться в море, погрызть свежих раков С пенным пивом, спечь картошки на углях. В акациях мы бросили свой якорь. Встретил "бляж" нас всех прохладою морской. Богат рыбою и раками Очаков, И вообще он всем приветливый такой. Мой свояк - летун, майор, он керогазом Занялся, чтоб завтрак был нам поскорей Приготовлен. Я ж пошел моряцким глазом Волны моря осмотреть, а там Борей Пену лихо рвет полосочками с глади Волн. Меня ж два пацана вели к воде - Мой племяш и моя внучка. Их вот ради Прикатили мы сюда навстречь беде. Пять мальчонке и четыре моей внучке. Я их плаванью учил, и научил На свою шеяку. Мне такие штучки Выдавали, что едва хватало сил. Контролировать их дерзкие поступки. С ними был я, как положено мне, строг. Свою строгость разбавлял, конечно, шуткой, Но и врезать в полушария я мог. Ну и вдруг мое вниманье привлекло: Свежий бриз прет в море желтенький матрас. Там - ребенок на матрасе. Как стекло, Взгляд у матери стоящей. И на раз План созрел.Немедля себя бросить в волны. Но детей своих я бросить не могу. Замер я на миг, раздумий полный. Глянул на толпу - на берегу Мужики стоят, баландают, амбалы. Вижу я, как из воды отец Вылез, обессилев, Силы мало, Чтоб догнать матрас. Вдруг, наконец, К рыбаку рванул. Готовил лодку Он. Его в момент уговорил, Обещав и закусь дать и водку. И к воде ее он потащил. Мужики стоят жуют баланду: "Надо же спасать, но вот вода Больно холодна, вот бы шаланду, Мы бы гребанули, да беда, Пацану каюк, промедлишь коль". Я ж отдав детей кому-то, тело Бросил в волны. Мощным стилем кроль Забурлив в воде, пошел на дело. И его догнал, лишившись сил. Холод свел мне судоргою ноги, Но собой доволен был и мил Сам себе. Мне помогли, знать Боги. И на берег грустно я глядел: Не идут мне помощь оказать. Мальчик мой от страха посинел, Продолжая звать на помощь мать. Судоргу уняв, я против ветра, Стили плаванья используя сполна, Греб, одолевая сотни метров. В рот плескала мне соленая вода. И догреб до лодки, на мели Что стояла, выволок на берег. Мужичье улыбкой зацвели, Ведь в спасенье никто не верил. Рухнул я пластом без сил в песок, Весь дрожа от нервного напряга. Просто долг исполнил я, как мог, Как моряк, в беде спасая друга. Я преодолел и боль в плечах, И от страха сердца замиранье. Рисковал? Конечно! Знать в Богах Есть тому явленью пониманье. С той поры пацан - приемный сын. Носит имя славное - Виталий.(Жизненный) Западной Украины гражданин. Офицером стал тот бравый малый. Рост - два метра. Стройный капитан. Был в гостях недавно с мамой вместе. Родом из-под Львова. Местный пан. Казначей военный. Он без лести От щедрот своих мне подарил "За спасенье" - глиняную кружку! Помнил чтоб его и пиво пил, Вспоминая каждый раз друг дружку. Отец этот случай - сам в газету. Я был нач.штаба ГО В институте. Ректор вдруг к ответу Вызывает:"Ты молчишь чего! Ты ж герой. Тебе ж медаль за это. Я ходатайствую, только дай-ка мне Адреса, фамилии всех. Летом Мы медальку вспрыснем все в "Волне". Головой качаю: "Шеф мой славный! Я же просто выполнял свой долг, Как моряк, он в жизни самый главный. Человек друг другу брат, не волк. Не дадут мне никакой медали, Факт не зафиксирован нигде, Списка нет свидетелей. Едва ли Есть медаль в простой морской беде!" ...Мы спасенье в море не обмыли, Хоть отец привез тогда коньяк: Я был за рулем. Тот факт забыли Все, и без медали мне ништяк. Давно кончились "геройские" дела. Много лет прошло.Сейчас на пенсии. Меня жизнь дорогами вела Без наград и без хвалебной песни. Ерухам, 2002. | |||
| Напишите мне |
