Владимир Борисович Симаков, капитан 1 ранга.
Командир АПЛ 658 проекта, выпускник РВВМУ ПП – 25.01.1955 года.
Зашкалил прибор!

“Не видно, не слышно, не больно и только зашкалил прибор”, - так флотский поэт охарактеризовал “атомный вирус”, появляющийся в отсеках подводной лодки при “тихих”, не заметных, на первый взгляд, авариях атомной установки. Таких, к примеру, как газовая течь парогенератора, которая может быть предвестником больших течей - свищей и разрывов трубопроводов. В июне 1964 года в океане, на подводной лодке проекта 658, которой командовал капитан 2 ранга Борис Громов, произошла авария, которая нигде не зафиксирована. Хотя по той же причине, течь парогенераторов, аварии случались практически на каждой атомной лодке первого поколения. А это ни много ни мало более 50 единиц. Кстати, такая же картина наблюдалась в то время и у наших соперников, англичан, французов и американцев.

... Летом 1964-го субмарина проекта 658 с баллистическими ядерными ракетами на борту вышла на боевое патрулирование у берегов Соединенных Штатов Америки. Предстояло долгое подводное плавание, выматывающее своей монотонностью. В те годы перед выходом в море командир, старпом и заместитель по политчасти получали по “сов. секретному” пакету. В каждом пакете находилась одна треть кода. Только соединенные вместе кусочки кода позволяли произвести разблокировку для пуска ядерных ракет. От первой до последней минуты похода личный состав пребывал в состоянии повышенной готовности. В любой момент мог поступить сигнал о нанесении ракетного удара. Получив этот условный сигнал, командир обязан был сыграть боевую тревогу, пригласить к себе обладателей указанных пакетов, плюс командира ракетной боевой части, вскрыть пакеты и действовать далее по указанному в них предписанию.

Тысячи миль прошла лодка через Атлантику, подвсплывая на перископную глубину для связи. Связь была односторонняя, только на прием: исключение делалось лишь в случае чрезвычайных ситуаций.

В один из дней плавания поступил доклад о повышении радиоактивности в турбинном отсеке. Специалистам было понятно, что это авария атомной энергоустановки — текут парогенераторы. В то время еще не было эффективных способов диагностики текущих парогенераторов, не было надежной системы по их отключению, По инструкции следовало возвращаться в базу и становиться в ремонт. Конечно, командир понимал свою ответственность перед экипажем: на борту сто тридцать два здоровых молодых человека.

Возвращение в базу означало срыв поставленной задачи. Его подводную лодку надо будет заменить другим кораблем, а их на флоте мало, да и не все в строю. Докладывать об аварии или нет? Командир с докладом медлил и офицеры это понимали. Понимали как подводники, как профессионалы. Досрочное возвращение с моря, срыв боевого патрулирования - позор для экипажа, нежелательный ярлык для корабля. Выход избрали один - бороться с активностью, хотя задача усложнялась тем, что течь прогрессировала. Локализовать радиоактивность в турбинном отсеке не удалось, людей из него вывели, а управление турбинами перевели на пульт главной энергоустановки. Паники не было, аварию “не видно, не слышно”, она не пугает наглядными потерями, непосредственной опасности никто не ощущал. В общем победили “ползучего врага”.

Через 30 суток, выполнив задачи боевого патрулирования, соблюдая скрытность, лодка всплыла в той же точке, в которой погрузилась. Месяц сознательного пребывания в аварийном состоянии. Пришли в базу, доложились. Налетели комиссии. Что? Как? Почему? В первую очередь с каждого члена экипажа взяли подписку о неразглашении. А затем документы об аварии упрятали под грифом “Совершенно секретно”.

Участником этого похода был ныне в отставке капитан 1 ранга В. Симаков. Годы вместе с “дозами” берут свое. Попробовал В. Симаков хлопотать льготы, положенные ему по постановлению Правительства РФ от 11 декабря 1992 года “Об участии в ликвидации радиационных аварий или их последствий на атомных подводных лодках ВМФ”, но пробить бюрократические заслоны не смог...

Авария в ночи морских глубин

Капитан 2 ранга Владимир Симаков, командир атомного подводного ракетоносца (проект 658), прощался со своим кораблем. Заканчивался срок его службы на этой подводной лодке. Такой день и час приходят неотвратимо. И вроде бы знаешь это, я на душе непонятная тоска, и ноги как будто приросли к палубе, и тянет, тянет Владимир время, чтобы еще найти предлог куда-то сходить, кому-то пожать руку, с кем-то обняться.

Что такое атомная подлодка? Машина - соединение металла, приборов и механизмов. Но если все это согрето твоим сердцем, если несколько лет она была и твоим домом, и местом службы, если ты каждый день заботился о ней и думал о ней - ох, как трудно вот так просто повернуться и уйти. Да еще с этим экипажем, на этом атомном корабле пережито такое...

ЛОДКА МЕДЛЕННО уходила в ночь морской глубины. Вооруженный ракетами с ядерными боеголовками, атомоход взял курс на Атлантику. Патрулировать предстояло у побережья США. В повышенной готовности к пуску ракет по получению условного сигнала. По какой цели - никто в экипаже не знал.

Перед отплытием командир, старпом и замполит получили запечатанные пакеты особой важности. В трех таких пакетах был код разблокировки, разделенный на три части. На пакете указывался сигнал, по получении которого следовало вскрыть секретный конверт. Схема была такова: командир лодки получает условный сигнал, играет боевую тревогу, вызывает держателей остальных двух пакетов и командира БЧ-2... Потом пакеты отменят, но тогда, в июне 1964-го...

Тысячи миль отсчитал корабельный лаг. Лодка все время находилась под водой. Всплывали в определенные часы на перископную глубину, чтобы установить связь с базой. Работали только на прием, выйти в эфир разрешалось лишь в случае аварии или иной критической ситуации.

В один из дней в турбинном отсеке зафиксировали повышение уровня радиации. Командир приказал проверить все отсеки и принять меры предосторожности. Вскоре выяснилось, что и в остальных кормовых отсеках содержание радиоактивного газа превышает предельно допустимое. Сомнений не было: авария реактора, а точнее - течь в парогенераторах первого контура. Позже окажется, что потекли 12 камер ПГ в семи секциях. Объявили зоны строгого режима. Командир, старпом и начальник химической службы по несколько раз в сутки "заглядывали во все закутки" подводного ракетоносца. Вахтенные отсеков каждые полчаса докладывали радиационную обстановку.

Командир нервничал, хмурился, решая про себя сложнейшую задачу из высшей человеческой арифметики: докладывать об аварии или нет? Он понимал свою ответственность. Понимал и то, что экипажу предстоит поединок со все возрастающей опасностью. От людей требовалась такая же отвага, как в бою. А потому и медлил.

Все “текущие” камеры удалось выявить. Однако отсечь их не представлялось возможным из-за необходимости обеспечить ход лодки в подводном положении. И без этого тревожная ситуация усугублялась тем, что интенсивность течей возрастала. В турбинном отсеке, несмотря на использование системы снятия давления, концентрация радиоактивных газов и аэрозолей увеличивалась. Людей из турбинного перевели в кормовые отсеки. Это только кажется, что там, в подводной ночи, при постоянном подводном освещении, привычных запахах, в тесных помещениях, где монотонно гудят бесчисленные преобразователи, механизмы, щелкают реле, где каждый день тебя окружают одни и те же люди, работа настолько проста и однообразна, что убивает человека. Нет, день не равен дню. Меняются вахты, меняются условия, и эта переменчивость в жизни океана требует от каждого матроса и офицера выкладываться полностью, чтобы он мог приобрести мастерство и чтобы за это мастерство его ценили.

На борту лодки 132 человека. Авария случилась в начале боевой службы. Возвращаться на базу? Инструкция оправдывала такое решение. Но это означало и снятие с патрулирования. Командир подводного корабля капитан 2 ранга Борис Громов знал, что лодок 658-го проекта мало. Гнать кого-то на смену? Требуется время. И немалое. Командир медлил. Офицеры лодки одобряли эту медлительность, поскольку каждый оценивал ситуацию не с личных позиций, а с профессиональной логики подводника.

Все усилия по локализации радиоактивности в турбинном отсеке не давали результата. Несмотря на подпор воздуха в смежных отсеках, радиационный газ по линии вала последовательно проникал в кормовые отсеки. Что можно еще сделать? Технически - ничего. Разве что расхолаживать реактор. Но пока это происходило бы, парогенераторы все равно продолжали бы течь.

Паника? Ее не было. Такое может показаться странным: опасность очевидна, умом ее понимаешь, а нервы вроде бы не воспринимают. Это не пожар, когда видишь пламя и ждешь взрыва. Нет запахов, нет “ощутимых” признаков беды. Думали о другом: срывается выполнение боевой задачи. Есть у подводников своя заповедь: в ночи морских глубин или все побеждают, или все погибают. Тогда они победили.

Часто вспоминалась учеба в 0бнинске, на секретных “стендах”. Дабы соблюсти конспирацию, им выдали форму “эмвэдэшников”. Однажды в перерыве столпились у бочки с пивом. А тут проходит “шпак”, высокий, плечистый.

“Мужики, разрешите вне очереди?” - говорит. Толпа неодобрительно загудела, и он стал в конец. Когда собрались в классе, входит начальство и тот самый “шпак”. Его представляют: “Академик Анатолий Петрович Александров”. Имя известное, даже более того. Тишина в классе, смущение, прошла команда “Товарищи офицеры!”, а все стоят. “Случается, отцы-командиры, обиды не держу”, - улыбнулся академик-атомщик, кавалер трех Золотых Звезд.

Более тридцати суток лодка находилась в аварийном состоянии. В назначенный день и час всплыли в той самой “точке”, где погрузились. На лодку прибыли конструкторы, представители заводов, началось дотошное выяснение все "что" и "почему". Экипажу намекнули: до завершения работы комиссии никаких разговоров о случившемся не должно быть. Затем аварию реактора упрятали за гриф “Секретно”.

Шли годы, события того лета стали отходить на другой план, уступая место новым походам, ближним и дальним, простым и не очень. И на этом другом плане одни события тушевались, теряя свою остроту и правдоподобность, иные же как бы приобретали реальные черты, утраченные в спешке будней, и становились зримыми.

ЭТУ ИСТОРИЮ мне поведал капитан 1 ранга Симаков. Рассказал, как принял потом под командование эту же лодку, водил ее на боевую службу. В военной печати, в том числе и в “Красной звезде”, не раз называлась фамилия командира отличного подводного ракетоносца, лучшего корабля ВМФ (было такое звание и даже приз переходящий). Потом была служба в Главном штабе, а когда пришел срок, уволился в запас,

Да, годы берут свое. Здоровьечко не то: служба в подплаве не проходит бесследно, прихваченные “дозы” тоже. Попробовал капитан 1 ранга похлопотать о льготах, положенных ему по постановлению Правительства Российской Федерации от 11 декабря 1992 года и приказу министра обороны РФ № 148 от 19 марта 1993-го (об участии в ликвидации радиационных аварий или их последствий на атомных подводных лодках ВМФ), но не смог пробить бюрократические заслоны. Бросил было эту затею. И тут случайно узнал, что в списки “ветеранов подразделений особого риска” попали те, кто и во сне не видел подобных аварий. И снова кольнуло сердце моряка. Как тогда, когда прощался с ракетоносцем.

Михаил РЕБРОВ, “Красная звезда”.